Рукопись Бэрсара - Страница 99

— Алек! — кричала она, но он уже уходил. Медленно и устало по невидимому склону. Уходил, уменьшался, исчез.

И еще одна искорка загорелась внизу…

ПОЗНАЙ СЕБЯ

Пусто было в доме. Пусто и знойно. Борис Николаевич включил телевизор и плюхнулся в жаркое кресло. Да что же это, господи? Заболею, обязательно заболею… вот, уже сердце сбоит! Ни Вали, ни Сережки… воды никто не подаст.

Борис Николаевич и впрямь почувствовал себя больным, и жаль ему стало себя до слез. Один… и смотреть нечего. Опять удои! Боже, целый вечер впереди! С ума сойду… если б хоть пивка холодненького!

Тяжелая кружка с пышной шапкой оседающей пены вдруг встала у него перед глазами, и в горле сразу пересохло, а язык отяжелел. Борис Николаевич даже заерзал в кресле. Это ж только в пивбаре… одеваться…

Но проклятая кружка так и выплясывала перед глазами, поигрывая янтарными бликами, потрескивала опадающими пузырьками, и он, горько вздохнув, вытащил себя из сонной мякоти кресла. Все равно ведь некуда деться…

И на улице было жарко. Солнце нагло высовывалось из — за крыши, поливая мир потоками мутного предвечернего зноя. Потный и вялый, он с трудом волочил себя к заветной вывеске на углу.

Заглянул в дверь — и отшатнулся. Спертый, туго воняющий потом воздух комом стоял под потолком, а очередь — то, очередь! Хвост из дверей! Ну кто это выдержит?

Борис Николаевич вздохнул и побрел дальше. Теперь он уже не хотел жаждал пива, думать больше ни о чем не мог. А если в парк? Там кафе открытое… цветы, зелень… наливаешь в стаканчик…

В парке было еще хуже. Цветы, зелень — а к кафе не подступить, на ступеньках стоят. Уже без всякой надежды он свернул на боковую дорожку, где, помнится, был такой славный павильончик, и тут ему вдруг повезло. Павильон почему — то оказался открытым, а народу там было немного. И пиво есть — вот чудеса!

Отстояв недлинную очередь и благоговейно прижимая к груди две откупоренные бутылки, Борис Николаевич зорко оглядел помещение, обнаружил в углу свободное местечко и ринулся туда. За столиком уже сидел человек, и он Борису Николаевичу не очень понравился. Хмурый он был какой — то, нахохленный, и смотрел так неприветливо. Борис Николаевич даже оглянулся, нет ли еще где места. Все занято, пришлось сесть.

Первый стакан Борис Николаевич выпил залпом и чуть не застонал от наслаждения. Свежее и холодное было пиво, прямо благодать. Он тут же налил снова, отпил — уже смакуя, и поглядел на соседа.

Странный все — таки тип. Вроде и не старый, а весь какой — то рыхлый, оплывший. И глаза больные. Мутные такие, в красных прожилках. Уставился и молчит.

Сидели они и глядели друг на друга, так что Борису Николаевичу стало неудобно. Заерзал, улыбнулся искательно и сказал первое, что в голову пришло:

— Жарко сегодня, правда?

Тот кивнул, и Борис Николаевич Несколько ободрился:

— А пиво неплохое!

— Нормальное.

Разговор иссяк, и Борис Николаевич перешел ко второй бутылке. А все — таки не молчалось ему, поговорить хотелось, пообщаться. Сто лет не случалось, чтоб вот так, один, куда — то выбрался, что же теперь: допить и уйти?

— Плохо летом в городе, правда? — опять сказал Борис Николаевич первое, что в голову пришло. Незнакомец покосился на него как — то хмуро, дернул плечом.

— Вы ведь тоже в отпуске еще не были?

— И не светит, — сказал тот нехотя. — Не январь, так март.

— Вот — вот! Мне самому в октябре поставили. Три мужика в отделе, а то все женщины… и дети у всех. Жену с пацаном отправил, а сам бедствую!

— Если редко… даже приятно, наверное.

— Что? Живу, как собака… жара эта. А Вале, думаете, сахар? Путевки не достали — дикарем. Одни очереди… Только и названья, что отпуск!

— Это что, на юге?

— Ну! Сережка у нас хлипкий, никак без моря. Нет, я что — Валю жалко. А так… скучно только. Ведь скучно живем, правда? Вот книжки читаешь, кино… какая — то другая жизнь… интересно так. Нет, правда, ну не может же быть, чтобы все выдумывали? Наверное же, и в жизни так кто — то… люди какие — то другие, что ли? Ну, я вот экономист. Бумаги, бумаги. Кажется, кончил — займись чем — то для души…

— Чем?

— Откуда я знаю? Вот попал в колею… бежишь, бежишь… Куда? Знаете, иногда вон там, в душе: ну, нельзя же так жить, незачем! Вот вы смеетесь, а бывает! Думаешь: а вдруг ты больше можешь? Вот так, не угадал, побоялся — и растратил жизнь на пустяки. Ведь жаль, а?

— Наверное.

— Нет, вот вы подумайте: вот если б можно было все про себя узнать, а? Чтоб наверняка выбирать… без ошибок?

Незнакомец вдруг посмотрел на него с интересом. Только какой — то нехороший это был интерес, словно Борис Николаевич чем — то его обидел, и теперь он примеривается как бы покрепче дать сдачи.

— А вы что, продешевить боитесь?

Борис Николаевич даже ну, не то чтоб рассердился… неприятно как — то…

— Странно вы! А что, хорошо, если не в свое дело? А я вот уверен: человек должен знать, что он такое. Как — то, ну, не по — хозяйски, да? Нахальные — они всюду лезут, а другой побоится: не могу, испорчу!

— Зря вы, — сказал тот, и даже поморщился, как от привычной боли.

— Что зря?

— Со мной об этом зря. Раньше и я так думал.

— А теперь?

Незнакомец не ответил. Поглядел на него с внезапной злостью: как — то подобралось, заострилось у него лицо, и муть ушла из глаз.

— А вы что, не боитесь?

— Чего?

— Узнать, что вы такое?

Борис Николаевич неуверенно пожал плечами.

— Н — нет, как будто. А что?

— А ничего. Могу обеспечить. Как раз моя тема «Определение психологической пригодности к той или иной профессии». Ну и попутно, так сказать, нравственный базис. — Он опять поморщился, словно сами эти слова чем — то раздражали его, и Борис Николаевич почувствовал, нет, не страх, так, страшок, и острое, щекотное любопытство.