Рукопись Бэрсара - Страница 90

Он вскинул голову — тревога? нет, радость. Воздух ожил и запахло дымом — не мертвою гарью пожарищ, а сладким дымком костра.

И они добрели до костра. Совсем небольшой, игрушечный костерок, и люди сидели вокруг него, а нелюди в стороне.

— Свои! — негромко ответил он, и лучеметы отправились по местам, а люди раздвинулись, пропуская пришельцев к огню.

Их никто ни о чем не спросил. Им просто налили из фляги воды и сунули Алеку полупустой котелок.

И удивление до немоты, потому что вода вливается в рот, и ты глотаешь ее, и чувствуешь, что ты жив. И даже испуг, когда ощущаешь вкус — почти забытое чувство: вкус еды, и голод, который подстегивает тебя, и скрежет ложки о дно котелка.

Совсем как в жизни, подумал он, жалко, что не в горах…

Он встрепенулся, откинув сон. Игрушечный костерок умирал, и люди молчали возле огня, а непохожие на людей в стороне. А Алек спит. Уткнулся в колени лбом и заснул, а Инта сидит с оружием под рукой, готовая ко всему…

— Меня зовут Альд, — сказал он соседу, и сосед поглядел на него. У соседа было чудное лицо: зеленые глазки в багровой шерсти и челюсть, скошенная назад.

— А я — Эфлал, — ответил он.

— Чего мы ждем?

— Тем, чего еще?

— Зачем?

— А вы что, не на прорыв?

— Не знаю, — ответил Альд. — Мы еще ничего не знаем, — сказал он. Только из Легиона.

— А в Городе были?

— Да. Успели подраться. А потом прижало и…

— Рокирнулись? Лихо с первого раза.

— А что это значит?

— Через время, — сказал Эфлал. — Это когда назад. А можно форсануться — это вперед. Только трудней.

— А зачем? — спросил его Альд. — С кем вы воюете? За что?

— Ни с кем, — ответил Эфлал. — Тут без времени. Надоело, — сказал он.

— А прорыв?

— Не знаю, — сказал Эфлал. — Куда — нибудь. Надоело.

Умер костер, только угли еще живут, но из них уходит багровый свет, и смерть подползает к нам. Темнота без звезд, без ветра, без голосов. Я не жалею, подумал он, ни дня, ни часу не выкинул бы из жизни. Только война… война — не моя работа, подумал он. Ненавижу войну, подумал он, просто это есть у меня в крови, я не верил в такое наследство, но, оказывается, это есть, предки мои — далхарские пираты — передали мне этот дар. Я умел воевать, хоть ненавижу войну, и последний упал на том перевале, расстреляв свой последний патрон. Неужели за это? подумал он. Неужели я недостоин просто смерти? Простого и честного Ничто?

А небо темнело. Сгорело, спускалось, сгущалось в беззвездную ночь, и надо идти. Он глянул на Алека, но тот уже был на ногах, и Инта была рядом с ним. Могучие нечеловеки подняли тяжелые трубы, и черная степь приняла нас в себя.

Мы шли. Было очень темно, и не сразу привыкли глаза; темнота наверху и темнота впереди, и красные искры уже зароились в степи.

Мы шли, слившись в цепь, молчаливою одномыслящей массой, и только шуршала трава, и гремели шаги больших.

А из красных искр уже выросли красные вспышки.

Остановились. Те, что несли орудия, спокойно и четко приладили их на опоры, и трубы плюнули красным огнем; засвистело над головами, но мы уже шли вперед, и их снаряды легли у нас за спиной, а наши накрыли кого — то; столб пламени встал впереди, и клочья летели в огне, но мы уже вскинули лучеметы и шли, прожигая дорогу, а степь отвечала огнем, и кто — то упал, но мы шли вперед, прожигая дорогу, ответный огонь ослабел и, кажется, мы прорвемся…

Они рубанули нас справа. Подпустили и дали огня, и Альд увидел, как наши вспыхивают на ходу, и факелами рушатся на траву, и кружатся, и гаснут, но Инта уже побежала на фланг, и мы несемся за ней, а цепь все идет вперед, и мы прорвемся, прорвемся! но это уже пришло: рев моторов и рев разрывов. Снаряд разорвался над цепью и Альд увидел все: несущиеся транспортеры и дальний набросок башен; злость и тоска, но об этом некогда думать, только одно осталось, и он ухватился за время, за это проклятое неподатливое время, сжимая его в комок, и оно поддалось, и стало сжиматься, свиваясь в упругий кокон, и он охватил им себя, а потом Алека и Инту, и рванулся отсюда прочь — в не сейчас, в не так…

И они подходили к Городу, а Город тянулся к ним…

— Ну что, — сказала Инта, — круг замкнулся? Альд промолчал, и Алек хлопнул его по плечу.

— А здорово мы в себя палили! Во дают, а? Похлеще, чем Легион!

— Смешно, — отозвалась Инта. В самом деле, смешно. Интересно, могу ли я себя победить?

— К черту! — сказала она. — Объявляю перемирие. Не хочу воевать с собой, — сказала она. — Боюсь, что я себя пристрелю. Не терплю самоубийц, — сказала она.

— А вторая ты? — спросил ее Альд.

— Попробуем объясниться. Раз мы смогли в себя стрелять, сможем и говорить.

— А договориться? — спросил Алек. — Черта два я с собой сговорюсь!

— Вы спятили, ребята! — сказал Альд. — Рыбы небесные — и только!

— Ну и что? — сказала она. — Надо идти до конца.

А время уже сжималось вокруг. Они сжимали его все вместе, стягивали в упругий ком, в тяжелую душную скорлупу, и стало уже невозможно дышать, как тогда, в норе, подумал Альд, вот что это было, но время уже вырывалось из рук, распрямилось огромной пружиной и вышибло их далеко вперед. И они к костру…

— Свои! — негромко ответил Альд, и лучеметы отправились по местам, а люди раздвинулись, пропуская пришельцев к огню…

— Стойте! — воскликнул Альд. Не тот, что еще подходил, а тот, что сидел у огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня, уже не спал, а держал в руках лучемет, но Инта, что была у костра, положила руку ему на плечо.