— Кто вы? — спросил командир и поглядел в упор. — Что вам надо в городе?
— С каких это пор Ранасы должны просить позволения войти в Ланнеран? — рявкнул Даггар, и дорм его прянул на месте.
— Если ты Ранас, назови свое имя и проезжай, — сухо сказал командир. Мрачный огонь вспыхнул в его глазах, и погас, потому что черный был уже рядом.
— Я Даггар, сын Грасса, — сказал он надменно, — седьмой из братьев по старшинству, и владею всем, чем владеет Рансала.
— Седьмой господин, — негромко спросил его черный, — а с каких это пор люди Рансалы закрывают лица?
Даггар поглядел на него и отвернулся. И сам спросил у начальника караула:
— А что здесь делает эта черная дрянь? Мало бед они вам принесли? — дернул поводья и поехал вперед, и воины молча их пропустили.
— Они не посмели разрушить наш дом, — негромко сказала Майда.
— Я еду искать господина, — промолвил Тайд.
— Мрак и огонь! — рявкнул Даггар, — ты едешь со мной! Ты спятил, старик, — сказал он почти добродушно. — За нами тянется половина Ланнерана. Не суетись, — сказал он, — это то, чего ОН хотел, — чтобы я ковырнул муравейник палкой.
И он кинул монетку какому — то оборванцу — одного из десятка, что глазели на них, — и велел вести их на Верхнюю улицу, к Дому Рансалов.
Дом Рансалов не был разрушен — оттуда просто все растащили, и он стоял, заброшенный и угрюмый, среди нежилых, когда — то роскошных домов. Верхняя улица умерла. Когда — то лучшая улица Ланнерана, где не было жилищ — были только дворцы. И каждый был единственный, не похожий на прочие, освященный столетиями, облагороженный славой…
— Чума здесь гуляла, что ли?
— Господин, — вымолвил Тайд с трудом, — уйдем отсюда… Я знаю место…
— Нет! — рявкнул Даггар. — Я буду жить в своем доме!
Тяжелым взглядом он провел по толпе — они уже тут как тут: обтрепанные одежды, пустые угрюмые лица — и тишина. Стоят и молчат, и в тусклых глазах тоскливое ожидание.
— Эй, свободные граждане Ланнерана! — сказал он с издевкой. — Кто из вас не прочь заработать?
Золото блеснуло в его руке, и, наконец, хоть одно лицо ожило. Хоть в одних глазах загорелся гнев.
— Побереги свое золото, Ранас! Мы не прислуживаем врагам!
— Говори за себя, почтенный муж, — ответил Даггар спокойно и кивнул высокому старику с равнодушным лицом и хитрым взглядом. — Держи задаток, — сказал он, и старик на лету поймал монету. — Получишь еще полсотни, если к вечеру этот хлев превратится в дом. Покупай все, что надо — Рансала не обеднела.
— Верни ему деньги, Лагор! — велел старику первый — рослый мужчина с угрюмым и гордым взглядом. — Нечего угождать убийцам твоих сыновей!
— А это достойно: отбирать хлеб у чужой семьи? Раз у него нет сыновей, деньги ему пригодятся.
Ланнеранец глянул на старика и ничего не ответил, а старик поскорее юркнул в толпу, унося в кулаке добычу.
— Может быть, ты не откажешь мне в совете? — спросил Даггар. — Мы проделали долгий путь, и один из нас ранен. Есть ли поблизости спокойное место, чтобы мы могли заняться им?
— Мой дом рядом, — сказал ланнеранец. — Я — Тингел, сын Хороса, меня здесь все знают.
Дом, и правда, был рядом — в одном из Служилых переулков. У каждого из дворцов были свои переулки, где жили те, что кормятся от великих родов. Тингел принадлежал к дому Лодаса, и Даггар усмехнулся, потому что по — ланнерански он и Тингел — родня.
Небогатый, но крепкий дом — с крепкой оградой, с крепким запором на крепких воротах, со свежею краской на стенах.
Лонгар спрыгнул на землю и помог спешиться Тайду. Тот шатнулся, но устоял и побрел, куда повели — в чистую комнатку с незастеленным ложем. Майда и Лонгар помогли ему лечь и он сразу закрыл глаза. У него уже давно не было сил — только упрямство. И он сразу поплыл в темноту, в черную воду забвения.
— Кликнуть лекаря? — угрюмо спросил их Тингел.
— У меня свой лекарь, получше ваших. Выйдем, — сказал Даггар, — не будем мешать.
Они сидели вдвоем в покое, где со стен было снято оружие, а в восточной нише погашен огонь. В комнате, что хранит достоинство и в унижении.
— Тингел, — сказал Даггар, — прости, что я тебе навязал себя и своих людей. Я боялся за Тайда, но еще больше меня напугал Ланнеран.
— Что тебе до Ланнерана, Ранас?
— Пусть мы враги, но честная вражда чем — то подобна дружбе. Можно желать врагу смерти, модно убить его в честном бою, но видеть храбреца в унижении… нет, Тингел, радости в этом мало. Я шел мальчишкой на ту войну, шел с глупой припевкой: «Ланнеран — город трусов», но вы из меня вышибли дурь. Знаешь, что заставило меня вас уважать? То, что ланнеранец смеется даже в свой смертный час, и отвечает насмешкой, когда не может ответить ударом. А сегодня я не видел ни одной улыбки. Что с вами сделали, Тингел?
— Хороший вопрос, Ранас! — ответил Тингел, и глаза его вспыхнули, вдруг оживив лицо. — Только не на всякий вопросы и не всякому отвечают!
— Я — не всякий, — сказал Даггар. — Энрас был братом моей матери, я его главный наследник и должен был стать правителем всех его дел. Нет, Тингел, — сказал он, — я не стал. Я унаследовал только беды, а Судьба и Долг достались мне. Но меня позвали — и я пришел.
— Кто?
— Нет, — ответил Даггар, — пусть меня поглотит земля, если я доверюсь кому — нибудь в Ланнеране, пока не узнаю, какое проклятье лежит на вас!
И тень улыбки прошла по губам ланноранца. Какая — то неумелая, словно он отвык улыбаться, словно губы его сопротивлялись улыбке.