Рукопись Бэрсара - Страница 42

— Давай, малыш! Нам надо пристроиться к этим людям!

— Это коричневые плащи, — говорю я ему, — наемники Ланнерана. Они сменили цвет, когда отреклись от гор. Мы с ними враждуем, — говорю я ему.

— Вастас разбил болорцев, когда их прислали к нам за Дором — отступником, и только двоих отпустил живыми, но обнажил их лица.

— Дор — отступник? — спросил он. — Занятно. Потом ты мне об этом расскажешь. Ладно, Торкас, хитрость на войне — не позор. Серые плащи носят не только в Такеме. Тайд из Ниры — как тебе это имя?

— Это точное имя, но оно не мое!

— А какое твое имя, дитя трех отцов? Ранас? Вастас? Исчадие Тьмы? Тайд тебе дал не меньше, чем каждый из нас, вот и не опозорь его имя!

И я смолчал, подавив свой гнев, потому что слова его меня испугали.

Мы свернули с дороги и поехали напрямик, чтобы выехать к ним с востока. Он так рассчитал, что нам пришлось их еще поджидать, и он успел перебросить седло на другого дорма. Сорвал с плаща мой воинский знак, отцепил именные бляшки со сбруи, прыгнул в седло — и сразу исчез, и я остался один на дороге, поджидая тех, что подъедут ко мне.

Болорцы увидали меня и выдвинулись вперед, прикрывая людей и повозки. Они не прикоснулись к мечам, потому что я был один, но не сказали мне слов, что полагалось при встрече.

— Пусть не иссякнет ваша вода, — сказал им я, — я — Тайд из Ниры и не ищу ссоры.

Я сам удивился тому, как легко соврал, но, может быть, Безымянный прав — и это не ложь? Тайд по первому слову отдаст за меня жизнь, разве он не даст мне на время имя?

— И ты не ведай жажды, Тайд из Ниры, — сказал, наконец, их старший, высокий воин со знаком черной змеи. — Не страшно в пути одному?

— Нас было двое, — ответил я неохотно, — но путь далек, а ночи опасны.

Он взглядом проверил моих худых, заморенных дормов, ввалившиеся бока седельных мехов, мой, плащ, заляпанный черной кровью и поднял руку, съезжая с дороги. Повозки проехали мимо нас. Не дормы, а клячи, и возницы смотрят без любопытства; худые, усталые, тусклые лица, как будто их путь был длиннее моего. Когда мы остались одни на дороге, болорец сказал:

— Я Ронф, сын Тарда. Если тебе в Ланнеран, ты можешь ехать вместе с нами.

И мы поехали рядом.

Мы ехали рядом до полного зноя и стали передохнуть у живого ручья. Хватило воды и для людей и для дормов — с тех пор, как мы оставили горы, я не видел столько текущей воды.

Я не стал с ними есть, а сел в стороне. Когда едят, открывают лицо, но я оскорблю их, если останусь в повязке.

Раньше я никогда не видел болорцев, только знал, что они — враги. А у них были лица, как у горцев Такемы — высокие скулы, коричневые глаза, не знавшая света белая кожа.

Четверо молодых — чуть постарше для меня, а Ронф немолод, в тех же годах, что Тайд. Они глянули на меня, отвернулись, заговорили о чем — то, о чем говорят воины на привале, а Ронф все посматривал на меня, хмурился, отвечал им отрывисто и односложно. Вдруг он встал, подошел ко мне, протянул мне кусок лепешки.

— Прими мой хлеб, Тайд из Ниры.

Я медлил, но безымянный рявкнул: «Бери!», и я неохотно взял. Я принял хлеб — это значит, что мы с ним теперь не враги. Я не должен с ним драться, а он не может драться со мной. И теперь я обязан предложить ему сесть и разделить воду.

Он сел и сказал задумчиво:

— Ланнеран — плохое место для настоящих людей.

— Зачем же ты ему служишь?

— Потому, что в Болоре нет воды, — ответил он просто. — Если я не стану служить, голод войдет в мой дом. Вы можете нас презирать, — сказал он, — потому, что поля ваши зеленеют и скот ваш тучен. А наша земля не родит, и у нас почти не осталось скота.

— Так чего вы не уйдете?

— Если суждено погибнуть, умрем и мы — но умрем на родной земле. Я узнал тебя, — сказал он, — хоть ты моложе, чем был, и у тебя лицо человека.

— Почему же ты дал мне хлеб?

— Чтобы ты знал: мы тебе не враги. Когда ты ушел, Болора была богата, а теперь она умирает. И эта земля, по которой мы едем — лучше их не было, а какие они теперь? Ты вернулся спасти или покарать?

— И то, и другое, — сказал Безымянный. Опять он меня оттеснил, и мне стало легче: я не знаю, что говорить.

— Наказать Ланнеран? Я не люблю этот город, но я продал ему свой меч.

— Ланнеран? — он усмехнулся этой странной чужой улыбкой, от которой немеют губы. — А что мне до Ланнерана? Бедные дураки, они сами себя наказали. Тот, кто мне нужен, не человек, — сказал он угрюмо. Если я достану его — вот тогда надейтесь. Ты мне будешь помогать? — спросил он Ронфа.

— Да, господин, — ответил Ронф.

— Это правда? — спросил я, когда мы двинулись в путь.

— Может быть да, а может быть нет. Наверно да, Торкас.

9. Даггар

Майда просвистала начало старинного гимна: «Дети моря! Жаждут мечи…», и Даггар невесело усмехнулся. Никогда еще Ранасы не входили в Ланнеран так незаметно.

Только Даггар и его копьеносец Риор были с открытыми лицами, в прославленной черной броне, под знаком меча и ока — герба Рансалы. А Майда скрыла себя под плащом и повязкой — серая тень, одна из трех серых теней.

— Как ты? — спросил он у Тайда. — Еще потерпишь? — и Тайд угрюмо кивнул. Он столько терпел, что стало почти все равно. Проклятый упрямец, он даже не дал затянуться ране! Выгнал нас в путь, едва сумел забраться в седло.

— Ладно! — сказал Даггар. — Тогда терпи, — и подъемный мост загремел под ногами дормов.

А в воротах их ждала стража. Небольшой, но крепкий отряд в зеленых одеждах. Твердые лица, загорелые сильные руки, это же гвардия, подумал Даггар, ну и новости в Ланнеране! И зловещая черная тень за стеной из солдатских тел.