Рукопись Бэрсара - Страница 206

206

— Это квайрские Бэрсары, дорогой гон Эраф. Я из другой ветви. Пожалуй, ее можно назвать балгской.

Он глядел на меня с сомнением, и я усмехнулся.

— Не считайте меня самозванцем, досточтимый гон Эраф. Я так мало ценю титулы, что не стал бы утруждать себя ложью. Эта старая история, и вы могли ее не знать. Лет… да, уже шестьдесят лет, как мы покинули Квайр. Мой прадед, гинур Таф Бэрсар, хранитель малой печати, был обвинен в государственной измене и бежал в Балг. Он утверждал, что был оклеветан… не знаю, у нас в семье святых не водилось, но, во всяком случае, при дворе он был принят. Деда еще приглашали на дворцовые торжества. Отца — уже нет. Наш род обеднел, и о нас забыли.

Таф Бэрсар происходил из биссалской ветви, побочной относительно Бэрсаров квайрских. Его предок в четвертом колене получил потомственное дворянство за услуги, оказанные им его величеству Тисулару I.

— Прости мое неведение! — воскликнул Эраф, — не куда девалась теперь биссалская ветвь Бэрсаров?

— Она иссякла почти сразу после бегства прадеда. Родители его уже умерли, а единственная сестра через несколько лет скончалась бездетной. После ее смерти имущество Бэрсаров было взято в казну, а наш род вычеркнут из геральдических списков.

— Какой камень вы сняли с моей души, благородный гинур!

Я поморщился:

— Окажите мне милость, досточтимый гон Эраф, избавьте от титулования. Эта мишура не добавляет ни денег, ни ума, а доблести предков не искупают ничтожества потомков.

— Недостойно меня было бы не ответить тем же!

— Спасибо, биил Эраф. Я рад, что мы понимаем друг друга. Давайте поговорим о деле, мне совестно задерживать вас в столь позднее время.

Я рассказал о том, что уже сделал; Эраф молчал, кивал, но с замечаниями не спешил.

— Мне кажется, что до начала переговоров стоило бы закрепить за собой армию. Надлежит безотлагательно возвести доса Крира в новое звание и привести войска к присяге. Тут все не просто, биил Эраф. Дос Крир самолюбив, а положение его весьма двусмысленно. Пожалуй, только вы, с вашим тактом и умением играть на струнах души человеческой, сможете сделать все, как надо.

— Иными словами, вы желаете, чтобы я завтра же выехал в армию?

— Да, биил Эраф. Я уже бывал там… неофициально, и боюсь бросить тень на Крира. Нам сейчас опасно пренебрегать приличиями!

— Мой бог! — весело сказал Эраф. — Вы — прирожденный дипломат, биил Бэрсар! Кажется, я начинаю верить, что мы достигнем цели!

И мы ее достигли. Нелегкое было время — ей — богу! — случались дни, когда я скучал по ирагскому подземелью.

Правда, я был не один. Людей подбирал Баруф, а это значит, что каждый был на своем месте. Доставалось мне только от Эрафа, но я молча терпел все его капризы, потому что один он делал втрое больше, чем десяток здоровых парней. Он был незаметен и вездесущ, он помнил все и всегда успевал; кладезь неоценимых знаний таился в его голове, и я щедро черпал оттуда все, что мне надо было узнать.

Нет, мне совсем не нравилась эта работа. И союзники, и противники — все, кроме Тубара, — были мне одинаково неприятны. Жадность, мелочность, ничтожные побуждения и ничтожные интересы, политическая слепота, равнодушие ко всему, кроме возможности вот сейчас, вот сегодня урвать. Я очаровал и покупал, устраивал и посещал приемы, я с улыбкой задыхался в тисках этикета и мечтал об одном: сбежать!

Но я только стискивал зубы, потому что именно здесь среди интриг и фальшивых улыбок, решалась судьба Олгона, Судьба тысяч людей и моя собственная судьба.

Нет, дело не в том, чтобы просто достичь соглашения — лагарцам тоже был нужен мир. Дело в цене. Мира просил Квайр, значит, это он побежден, побежденный должен платить. Он торопится? Тогда пусть заплатит больше. Ах, ему надо поскорей развязать себе руки? Придется еще уступить. В их притязаниях была своя правота. Это мы вторгались в Лагар, мы разорили треть страны и истребили уйму народу — стараясь нас обобрать они только восстанавливают справедливость.

Просто я почти ничего не мог уступить. Да, мир с Лагаром — вопрос жизни или смерти, да, чем скорей я его добьюсь, тем вероятней, что мы сохраним Квайр, но каждая уступка — это удар по Баруфу.

Будь он признанный, законный правитель, ему бы простили любые жертвы, ведь ситуация очевидна. Но в глазах большинства он пока узурпатор, ему все поставят в вину; только победы — политические и военные — смогут удержать его на волне. Слишком дорогой, «позорный» мир, стал бы оружием в руках врагов, а сколько у нас врагов…

Правда, у меня был Тубар — союзник, которому нет цены, но я не мог демонстрировать наше знакомство. Он был мое тайное оружие, мой последний резерв, я обратился к нему за помощью только раз — когда дело безнадежно зашло в тупик. А остальное мы с Эрафом сделали сами.

И вот уже снова проплывают мимо поля, теперь они черные, с полосками зелени на межах; зеленый пух подернул деревья, и в селах цветут сады.

Вот мы проехали Уз, и я сжался, готовясь к боли. Но боли не было. Храм был красив — и только. Это тоже ушло.

Наш караван растянулся на добрых пол — лаги. Весенняя распутица, расквасив дороги, заставила нас бросить повозки у Лобра; за нами тянулся длиннейший хвост измученных вьючных лошадей.

Распутица! Распутица! Это слово само ложилось на развеселый мотивчик, и я все насвистывал его к негодованию гона Эрафа. Бедный старик еле сидел в седле, он совсем пожелтел и высох — да и все мы были не лучше. Только Эргис был бодр и свеж, он да его поджаренный конь; только у них хватало силы проезжать вдоль всего каравана, следя за порядком.

206