Рукопись Бэрсара - Страница 175

К оглавлению

175

— Суил! — прикрикнула мать. — Человека б постыдилась!

Только тут она меня разглядела и улыбнулась простодушно:

— Ой, уж простите, что не приветила! С темноты да на свет…

— Ничего, я не в обиде…

Быстрые ее глаза мигом рассмотрели и вопросительно обратились к Баруфу.

— Тилам — мой друг. Вместе росли. В Квайре он недавно.

— Садись, егоза, — ворчливо сказала Зиран. — С утра, чай, не ела?

Легко, как осенний лист, Суил опустилась на лавку и принялась за еду, не умолкая ни на миг.

— А у горбатого Равла корову сглазили, третий день не доится. Бабы на старую Гинар сказали, он и пошел, в ноги сунулся.

— А она?

— А она за палку! «Сроду, — говорит, — своим не вредила! Не уйдешь, — говорит, — на самого порчу наведу!»

— Что правда, то правда. На Малских выселках она раз всех кур сглазила, полгода не неслись, а нам от нее одно добро.

— А у старой Иморы сына убили, который день голосит. Сноха — то ее тяжелая, говорят, на святого Ларета рожать.

— Ой, горе — то!

— А у кума Либара сына забрали. Они уж и проводы справили. Нас звать хотели, да Гинар не велела. «Худой, — говорит, — знак, чтоб вдова провожала. Уж он винился, винился. Гостинец прислал.

— Тьфу ты, господи! Нашел вину! Живой бы воротился, а мне…

— Многих забрали? — спросил Баруф.

— Почитай, с каждого двора. Уже троих убили.

— А ты замуж не надумала?

Суил засмеялась, а Зиран сказала со вздохом:

— Двоим отказали. Она не хочет, а я не велю. Время — то, вишь, какое? Лучше уж девкой остаться, чем вдовой.

Очень горько это прозвучало, и Суила спросила торопливо:

— Дядь Огил, а ты у нас поживешь?

— Я — то поживу, а тебе надо опять в город.

— Когда?

— Завтра.

— Одной, что ли?

— С Тиламом.

Я повернулся к Баруфу, встретил насмешливый взгляд и молча отвел глаза. Суил заметила, как мы переглянулись — этот чертенок все замечает! — и деловито зевнула.

— Ой, и притомилась я что — то. Вещий сон тебе, дядь Огил. И вам, добрый человек.

Зиран проводила ее взглядом и мигом убрала все со стола.

— Небось, и вы умаялись, путь — то неблизкий. Я тебе, Огил, наверху постелю. Льет — то льет, а неровен час, кто завалится.

Ушла — и Баруф с насмешкой глядит на меня. Напрасно он ждет, что я заведусь. Это будет смешно, а я не люблю быть смешным. Я просто спросил — надеюсь, спокойно:

— А если я не пойду?

— Суил отправится одна. А на дорогах опасно.

— Вам, конечно, больше некого послать?

— Представьте себе, — сказал он уже без улыбки. — Взяли одного из связных… Он многих знает… Если сломали…

— А Суил?

— О ней он не знал.

Мы ночевали на чердаке в блаженном тепле меховых одеял, и утром Баруф едва растолкал меня. Молча разбудил, молча оделись и молча спустились вниз.

Суил уже ждала за столом. Я подумал, что на нее приятно смотреть.

У каждой эпохи свой эталон красоты. Я считал красивыми бледных, угловатых женщин Олгона, и Суил не казалась мне ни хорошенькой, ни миловидной. Не подходило это к ее крепкому телу и румяному, дышащему здоровьем лицу. Милая, славная я…

— Садитесь, садитесь, — заторопила Зиран. — Путь неблизкий, дорога — хуже некуда.

Баруф кивнул и сказал осторожно:

— Ты бы побрился, Тилам.

— Пожалуй, — согласился я, усмехнувшись. Ох, не скоро мы перейдем на «ты»! И еще я подумал, что мне не хочется покидать этот дом. Жалкий домишко, убогий, но как в нем тепло…

Но все хорошее скоро кончается, и мы уже месим грязь на тропинке, срезающей петли лесной дороги. Суил с Баруфом идут впереди, он что — то тихо ей говорит, она помалкивает и кивает. А я за ними: сутулюсь, ежусь, кутаюсь в отсыревший плащ, и на душе черт знает что. И раздражение, и страх, и щекотливое любопытство.

— Тилам! — Баруф остановился, поджидая, — осторожней, ладно? Не горячись. Если сможешь, вообще ни с кем не заговаривай.

Суил верно поняла мой взгляд и быстренько за меня вступилась:

— Ой, дядь Огил, зря! Говор — то у них не вовсе чистый, малость на кеватский смахивает, да в городе оно не худо. Только вы, дядь Тилам, больше на «ры» напирайте. Мы — то «ры» скоро говорим, а у кеватцев оно шариком катается.

— Если «дядя», тогда «ты».

— Ладно, будь по — вашему. Только тогда уж дядя Тилар, оно привычней.

Огромный овраг лег на пути, и Баруф остановился. Стоял и глядел, как, цепляясь за ветки, мы спускаемся вниз, а когда он исчез за кустами, я чуть не вернулся к нему. Мгновенный холодный страх: вот теперь я один, по — настоящему один в этом мире. И мгновенное облегчение: наконец — то я один, по — настоящему один… сам по себе.

Перебрались через овраг, пошли по дороге, а потом лес расступился и зажелтели поля.

— Не ко времени дождь, — сказала Суил. — Полягут хлеба, наголодаемся.

— А ты давно Огила знаешь?

— Да годков шесть, то ли семь, еще как отец был жив. Кабы не он, нам с матерью да ребятами только по миру идти.

Вздохнула и замолчала, и мы перетаскивали на ногах грязевые пласты, пока нас не обогнал чуть ползущий обоз. Три тяжело нагруженных повозки прошлепали мимо, а четвертая остановилась.

— Не в город? — спросил небритый возница.

— В город, добрый человек, в город!

— Ну так лезьте, пока сборщик не приметил.

— Господь вас спаси! — сказала Суил и вспорхнула на скамеечку рядом. Я кое — как устроился позади.

— Отколь едете?

— С Тобарских пустошей. Сено войску везем. Все выгребли, еще сам и вези. Тьфу! — возница сплюнул в сердцах и вытянул без нужды хворостиною лошадь. Та только кожей дернула, но не ускорила шаг.

175