Рукопись Бэрсара - Страница 166

166

Майх уходил, но и Хэлан тоже не стоял: слишком много впереди, и все уже решено; я — то знаю, чего хочу. Просто торчит что — то поперек и все колет, колет. Раньше проще: жизнь за жизнь, удар за удар. Он — тебя, я его, мы — друг друга. А теперь? Сотня просто людей — не начальников, не убийц, нормальные мужики и ни в чем не виноваты, только делают свою работу — а что с другой стороны? Слова. Будущее. Судьба Мира. Счастье людей.

Он морщился, как от изжоги. Не верю в слова. Будущее — это следующий час, на больше и загадывать глупо. Счастье людей? А людям счастье ни к чему — какое ни дай, все равно испохабят. Судьба Мира? Что — то такое… кисель, не представишь и не ухватишь. И за это драться?

— Да, — сказал он себе, — именно за это. За мой Мир. Я его насквозь прошел, за все места потрогал, тошнит меня от него, но ведь он мой!

И опять это были только слова — повисели миг и канули в тишину. Мне бы что — то попроще и попрочней — чтоб не утекало.

Проще всего — это тот корабль. Есть, оказывается, секретный полигон КВФ — где — то у черта на куличках, у самого Ябта, и там теперь тот корабль. Я бы на их месте давно улетел. Мозгов, что ли, у этого Тгила нет? Знает же, что дело глухо — так чего тянуть?

— Того, чего и ты, — сказал он себе. — Умный мужик, давно все твои варианты просчитал и скис не хуже тебя. Правда, есть и четвертый вариант: уговорить, чтоб не прилетали.

Он зябко повел плечами, такой это был подлючий вариант. Вот так прямо: взять и все отменить, и пусть все идет, как идет, пока совсем не захлебнемся в дерьме. Как это Ларт сказал: третий цикл? Так ведь и не узнает никто, что можно было свернуть. С болью, с кровью, а все — таки…

«С болью и с кровью, — подумал он. — Ты гляди, еще до дела не дошло, а душа в лохмотья. Что я, что Майх».

И злость: почему нашу судьбу должны решать за нас? Выходит, если не дать нам пинка, так и будем переть в болото? Что же мы тогда такое, черт нас побери?

А дни летели: Майх закончил партию блоков и на станционной танкетке отвез их на корабль. Упакованные в контейнеры, они загромоздили узкий проход, и Хэлану как — то не хотелось браться за них.

Оружие или шапка — невидимка? Один черт, по правде сказать. Сделал шаг — значит, пойдешь до конца. Драки не миновать, тут уж крути — не крути…

Он поднял голову и увидел, что Майх тоже стоит и глядит на него. Что — то живое было в его глазах: жалость? стыд? Взгляды их встретились, и Майх сразу — щелк! — и захлопнул створки. Хмуро покосился и приказал:

— Подавай!

А на обратном пути чуть не случилась беда. Случилась бы, если б не Майх. Ехали — ехали — и вдруг толчок; танкетка словно споткнулась на знакомой тропе, и Майх грубо и жестоко отшвырнул Хэлана прочь. Он упал на лед плашмя, так что потемнело в глазах, а когда стало светло, уже не было никакой танкетки. Только черная трещина в берегах из янтарного льда.

— Майх! — отчаянно закричал он. — Майх! — и увидел его на той стороне.

— Майх, — бессмысленно прошептал он, утирая скафандр над вспотевшим лбом.

— Порядок, Хэл, — спокойно сказал Майх.

И они пошли на станцию, разделенные только трещиной.

Дни шли, они монтировали оборудование, скорчившись в тесной рубке. Хэлан уже поднаторел — читал схему, как документ: глянул — и в уме. Хорошая работа: руки заняты и голова тоже, только где — то там, в глубине, сочится, двоится, ветвится тонюсенький ручеек.

Разобрать концы сюда, теперь сюда, щелк — вошло в разъем.

А в Столице, небось, дождь. Лупит по крыше, лужи пузырятся. Интересно, кто за моим столом сидит.

— Давай вот так. Ага. Нет, еще немножко.

Скорей бы на станцию! Чертов скафандр, прямо как блох в него напустили!

— Что — то я тут не пойму. Глянь, Майх.

Как же это я без Майха назад ворочусь? Правда, если до Ктена… А что мне Ктен? Ладно, нам бы еще туда попасть. Кто их знает, эти игрушки: возишься, возишься, а оно возьмет и…

Дни шли, и они уже снова сидели на станции, сменяя друг друга у стендов. Совсем дом родной, Хэлан даже пожалел немного, что скоро придется ее бросать.

Странное дело: здесь он не бывал одинок. Один на один с собой — и все — таки не один. Кто только ни приходил к нему в нескончаемые часы вахт: живые и мертвые, друзья и враги. Можно было договорить и доспорить, но это была только игра, и он знал, что это только игра, и лишь один Ресни не был игрой. Приходил, садился в сторонке, вспугивая выдуманных гостей, и Хэлан сам заговаривал с ним — с полуфразы, с полуслова, с полудодуманной мысли.

— Знаете, Нирел, а я так ведь и не понял, чего я хочу. Нет, планы всякие есть, а вот чего мне надо? Чтоб все по — другому было? Так я сам по — другому жить не захочу, заставь меня — на стенку полезу… как все. Ну, ладно, дала мне жизнь по мозгам, сдвинула с места, а ведь отпусти, я, пожалуй, опять в свой угол залезу — и не тронь меня. А, Нирел?

— Мы, — цивилизация одиноких людей, — задумчиво отвечал он. — Как — то распались все связи между людьми, и у каждого есть он сам: его потребности, малые или большие, и жажда удовлетворить их любой ценой. И все — таки мы не безнадежны — и тому пример мои товарищи. Пришла беда — и сразу с нас все облетело. Амбиции, тщеславие, все то мелкое и вздорное, что так раздражало нас друг в друге. Мы стали просто людьми, надеюсь, нам удастся остаться людьми до конца.

— Так что же: так и жить в беде? Ничего себе жизнь!

— Почему я стал свободным только здесь? В горе, в отчаянии, в страхе смерти? Наверное, нельзя быть свободным — даже внутренне — под чудовищной тяжестью государства — монстра. Да, мы к этому так привыкли, что эта тяжесть кажется нам свободой. Мы ощущаем ее, только когда она чуть приподнимается с наших плеч, как только в невесомости понимаем, что такое притяжение планеты. И я думаю о миллиардах людей, вжатых в землю чудовищной тяжестью чудовищного государства. Кем бы они были, что бы они смогли, если б убрать или хотя бы ослабить этот гнет?

166