Рукопись Бэрсара - Страница 244

244

— Не понимаю, — говорит Ланс. — Это вы точно сказали: неправильная война. Войска должны воевать, — говорит он. — Это благородно — воевать. Дело благородных. Моя жизнь, моя кровь за мою страну. А тут…

— А разве то, что делаем мы, неблагородно? Именно мы прикрыли собой и Квайр, и Лагар. Поясок Приграничья, — говорю я ему, — а за ним только Квайр. Восемь дней для гонца или месяц для войска — и они уже вступят в Лагар…

— Я знаю, зачем я здесь, биил Бэрсар! Но так не воюют! Это убийство, а не война!

Представь себе, мальчик, я думаю так же, и мне самому противна эта война. Но я отвечу:

— Всякая война — это убийство, Ланс. И когда одетые в разные мундиры убивают друг друга, и когда проходят по завоеванной земле, убивая беззащитных. Как бы и зачем один человек не лишил жизни другого — это всегда убийство.

Смотрит с недоверчивою усмешкой, и в незамутненных, не тронутых жизнью глазах превосходства юнца и уверенность профессионала.

— Говорите, как поп!

— Или как человек. Я воюю потому, что ненавижу войну, — говорю я ему, — и убиваю потому, что ненавижу убийство. Да, это нечестно — нападать из засады или бить в спину, — говорю я ему (или себе?), — и у меня нет ненависти к несчастным, которые не по своей воле явились сюда. Но они явились сюда, чтобы убить вас всех и сделать рабами наших детей — и нам приходится убивать ради себя самих и ради своих детей. Поверьте, Ланс, — говорю я ему, — будь их немногим больше, чем нас, я бы с охотой уступил это дело Криру. И это было бы война в вашем вкусе с большими сражениями и боевым грабежом. Мне противны эти леса, — говорю я ему, — набитые мертвецами и пропахшие смертью, но это только начало, Ланс. Здесь, в Приграничье, мы должны измолоть половину их войска («И не дать Тибайену прислать подкрепление», — думаю я, но это уже не для Ланса). Мы должны сохранить нашу армию, — говорю я ему, — потому что главное предстоит сделать все — таки ей. Они облегчили нашу задачу, когда пошли на Исог…

— Они не возьмут Исог, — говорю я ему, — но это станет началом их поражения.

И — замолкаю, потому что он смотрит во все глаза, и в бесстрашных его глазах суеверный ужас. И я улыбаюсь, хоть мне не до смеха.

— Я жду Эргиса — только и всего. Отдыхайте, Ланс. Завтра опять драться.

Дипломатия леса: я, Эргис и Тайор, один из вождей Приграничья. Отец — его беглый раб, мать — дикарка из племени хегу, из затей цивилизации Тайор признает лишь ружье, но на левом плече у него висит самострел, а у пояса — черный колчан, где кивают перьями стрелы. Он коряв нескладен, как здешний лес, беспощаден, как судьба, и верен… Как что? Что есть в мире, чтобы не изменяло?

Это и есть Приграничье — не прирученное Баруфом, а истинное, признающее из всех законов только вечный закон лесов. Люди, загнанные бедой и жаждой свободы в эти скверные, гнилые леса, на эти скудные горькие земли и не верящие никому. Тайор родных не отправил в Квайр, а укрыл в какой — то лесной чащобе.

И — свободен.

Сегодня он воюет с Кеватом, потому что кеватцы стоят на его земле. А завтра он встанет против Квайра, если Квайр введет в Приграничье свои войска. И это то, чего я хочу.

Как предписано этикетом, мы сидим на поляне втроем, а поодаль за нашей спиной поредевший отряд Эргиса и мой поредевший отряд, а за спиною Тайора полтора десятка его людей.

Тайор доверяет мне. Шесть сотен воинов собираются на его призов, но он пришел только с родней.

Эргис излагает наш план. Он говорит на наречии хегу, языке бассотских лесов, который он знает, как свой, я вставляю слово по — квайрски.

Зря поглядел на людей Тайора. Среди них есть девушки хегу. У хегу девушки войны, как и мужчины, потому Бассот и нельзя победит, что каждый из хегу воин. Коренастая девчонка в потертых мехах, только крепкая грудь да коса вокруг головы. Мне нельзя улыбнуться ей и спросить, как ее зовут. Не стоит даже глядеть на нее.

Мне незачем на нее глядеть. Не она, а Суил, ее волосы, ее грудь, запах ее тела…

— Тилар! — говорит Эргис, и все отрублено, все забыто. Есть сегодняшний день и сегодняшний лес, и гнусное дело, которое мы совершим.

— Мой брат! — говорю я Тайору. — Мы убиваем тех, кто пришел сюда поневоле, так пусть умрут и те, кто привел их сюда! Мой брат! — говорю я Тайору, — смерть голодна, давай же накормим ее, чтобы она не сожрала нас и тех, кто нам дорог!

— Я хочу накормить смерть, — отвечает Тайор, — но я не верю тебе. Ты говоришь «брат», а завтра ты скажешь «раб». Сейчас ты с нами, а завтра ты против нас.

И белесое лесное упрямство в его немигающем взгляде.

— Мы накормим смерть, — говорю я ему, — но сначала смешаем кровь на братство. Дай руку, Тайор, — говорю ему и сам подаю ему руку. Кинжал в руке у Эргиса, короткая боль, и яркая лужица крови на бурой земле. — Мой род и твой род — одно, — говорю я Тайору, — и пусть твоя кровь убьет меня, если я вас предам.

Этот брат уже из третьей сотни. Ну и семейка!

Мы сделали это. Уничтожили ставку Лоэрдана. Э то было необходимо, и я ни о чем не жалею. И хватит.

Главное сделали люди Тайора, мы с Эргисом должны были их прикрывать. И прикрыли. Я потерял семерых, Эргис — больше десятка. Терпимые потери, но лишь потому, что Крир не подвел; ударил тогда, когда его просили ударить.

И начался разгром. И мы отошли.

Я не рассчитывал, что это начало победы, но так хотелось надеяться… Не получилось. Сифар и Каррот — опальные любимцы Валдера, ночевали в своих корпусах и сумели ослабить удар.

Заслонили собой бегущее в панике войско и не позволили Криру его истребить. А сзади уже подходил нетронутый арьергард во главе с Абилором.

244