Рукопись Бэрсара - Страница 233

233

— Это и есть ваш подарок, царственный кор?

— Да, — сказал он совсем тихо. — Отныне вы можете презирать меня. Я предаю тех, кто мне верен, и кто доверил мне свою жизнь.

— Но если вы не желаете…

— Если бы я не желал, я бы не стал говорить. Ценю ваш такт, но у вас уже нет времени, чтобы узнать все без меня.

— Значит, примерно месяц?

— Уже меньше.

— Акхон?

— Ну, сам он останется в стороне. Он недостаточно глуп, чтобы верить словам Тибайена. Недавний казначей двора, Банаф, и калары Назора и Глата.

— Все они под наблюдением, царственный кор.

— Знаю, — с трудом улыбнувшись, ответил он, — но они члены Совета Благородных, и Совет Благородных будет на их стороне. А поскольку ваш друг и его… помощник снимут оружие, входя в зал…

— Но это же нелепо! Никто из них не выйдет из зала живым!

— Кому они нужны! Они верят, что стражу заменят людьми акхона. Я не верю. Тибайену удобнее, чтобы погибли все.

— И страна без власти сама упадет ему в руки? Я думаю, этого не случится, царственный кор.

— Я тоже так думаю, — горько ответил он.

— Малый совет, — бросил я Дарну еще на крыльце, и он исчез в темноте. Онар пошел за мной. Уже не друзья — телохранители, безмолвные тени за спиною, и смутная горечь несвободы который раз шевельнулась во мне. Лишь шевельнулась, пока поднимался наверх, потому что не до того, потому что все минуты этой ночи уже сочтены.

Началась. Целых две недели украли. Рухнул мой график, все полетело к чертям, и придется все заново обдумать в пути…

…Они появились вместе, хоть Эргис живет вдвое дальше, чем Сибл, и Дарн, конечно, сначала уведомил Старшего Брата. Сибл был хмур спросонья, Эргис спокоен и свеж; Сибл покосился с тревогой, Эргис улыбнулся, и я тихонько вздохнул, проклятое равновесие, как это мне надоело!

— Садитесь, братья, — сказал я им. — Надо подумать. Послезавтра с утра я уезжаю. Думаю, что надолго.

— Куда? — спросил Сибл.

— В Квайр.

— Чего это вдруг?

И я рассказал им то, что узнал от Эслана.

— Больно ты распрыгался, Великий, — пробурчал Сибл, — аль дела нет? Иль поменьше тебя не найдется? Вон Эргис — он что, без ног?

— Хоть завтра, — сказал Эргис.

И я улыбнулся тому, что самое трудное оказалось самым легким.

— Ты прав, Сибл. И дел полно, и люди не без ног. Просто Эргис не успеет. Пока он пробьется…

— А Зелор?

— Огил поверит только Эргису или мне.

— Ну и черт с ним, коль так!

— А с Квайром? Страна останется без головы как раз перед войной.

— Я пробьюсь, Тилар, — сказал Эргис.

— А если он и тебе не поверит? У меня нет доказательств, Эргис.

И я не вправе сослаться на того, кто мне это сказал. Он может решить, что я просто пытаюсь поссорить его со знатью — а ведь война на носу! — и он предпочтет рискнуть.

— Ну, ты — то пробьешься, добьешься и живой останешься!

— Да, — сказал я ему. — Пробьюсь, добьюсь и останусь. Это решено, Сибл.

— Ты б хоть не придуривался с Советом — то, коль сам все решил! Значит, ты хвост трубой — а тут трава не расти. Только — только выбираться начали, и нате вам: пропадай все пропадом — я пошел! Иль на меня порешил хозяйство оставить?

— На тебя.

— А Эргиса, значит, с собой? Ну, спасибо! Другие, значит, воевать, а я горшки считать?

— Да, — сказал я ему. — Будешь считать горшки, пока не приедет Асаг. Вызывай Асага, передавай ему хозяйство — и свободен. Бери людей и уводи в лес. Эргис, проводники готовы?

Эргис спокойно кивнул.

Я знал, что у него все готово, просто опять равновесие, и надо в него играть.

— А моих, что ль, никого не берешь? — ревниво спросил Сибл.

— Дарна и Эгона. И еще троих до границы. Сам отберешь.

Вот и все. Главное позади. И тревога: Сибл уступил слишком легко. Он должен был еще возражать. Ему было что возразить.

Мы говорили о насущном, о том неотложном и неизбежном, что требовал от нас Малый Квайр, а тревога все сидела во мне. Сибл мне верен, но это верность ревнивой жены, и если он что — то задумал…

И когда, проводив их, я шел к себе, тревога сидела внутри. Чего — то я не додумал, что — то не так.

Я забыл об этом, когда увидел Суил. Она не спала и ждала меня за шитьем, хоть знала давно, что меня бесполезно ждать, я сам не знаю, когда приду, и приду ли…

Она подняла глаза от шитья и улыбнулась.

— Ну, никак про дом вспомнил! Опять не евши, да?

— Не помню, — не хочу ей сейчас говорить. Завтра.

— Горе ты мое! Когда только поумнеешь?

— Суил! — я хотел ее обнять, но она отвела мои руки.

— После!

— Что?

— После, говорю. Вот как поешь, так и скажешь.

— Что скажу?

— А что завтра хотел сказать. Ой, Тилар, ну не липни! Садись за стол.

Я сел, а она мелькала по комнате, собирая на стол, то почти исчезая, то возникая в светлом кругу; такая легкая, ловкая, такая моя, что я сам не верил, что смогу хоть на час оставить ее.

А потом я ел, о она сидела напротив, опершись щекой на ладонь, и все смотрела, смотрела, словно уже прощалась, словно хотела насмотреться на долгие дни разлуки.

— Ну, — спросила она, — когда едешь?

— Послезавтра. Прямо с утра.

— Надолго?

— Не знаю, птичка.

И я рассказал ей то, что мог сказать — без имен.

— Доигрался, — тихо сказала она.

— Кто?

— Рават, кто ж еще? Всех разогнал, дурак! Ты хоть с Эргисом?

— Конечно, птичка.

И она сама потянулась ко мне.

Лес был вокруг, бесконечный и безначальный; я знаю, что у него есть начало и есть конец, что выйдя из пункта А, я прибуду а пункт Б, если только шальная пуля не остановит меня на пути — но это знание, а чувства твердили другое: нет начала и нет конца, просто живой зеленый обрывок вечности, мостик вневременья между двумя временами.

233